О проекте

Введение

Современное состояние русской культуры заставляет торопиться c фиксацией ее проявлений. «Классический» фольклор стремительно уходит в прошлое России. Тем важнее зафиксировать его максимально подробно и последовательно. Большинство полевых исследований этномузыкологов, филологов, этнографов  в настоящее время ведется в рамках небольших административных единиц — области, иногда, нескольких районов, отрезка течения одной реки. В фондах многих организаций  (учебных и научных), частных коллекциях собирателей скопилось большое количество материалов, посвященных песенному, инструментальному, поэтическому фольклору. Первостепенной задачей в настоящий момент становится доведение результатов полевых исследований локальных разновидностей традиционной народной культуры до широкой научной общественности. Только объединив усилия ученых разных специальностей, направлений и школ, мы сможем воссоздать объективную картину бытования традиционной культуры в России. Актуальное направление научной мысли в этой области — создание этнодиалектных словарей и атласов — невозможно без тщательного исследования каждой локальной традиции. Современные средства информации являются наиболее перспективным инструментом для решения этой задачи.

Проект «Комплексное мультимедийное музыкально-этнографическое описание народных традиций Калужской области» конечной целью предполагает создание музыкально-этнографического атласа ее локальных традиций[1]. Накопленные в фондах Научного центра народной музыки имени К.В.Квитки (НЦНМ) Московской государственной консерватории имени П.И.Чайковского (МГК), Калужского областного научно-методического центра народного творчества (ОНМЦНТ), частных коллекциях  материалы в общей сложности составляют более 9000 записей, осуществленных профессионалами и любителями в 1937-2009 годах. В настоящее время мы можем выделить центральные и периферийные зоны бытования некоторых песенных жанров, духовых народных инструментов  и инструментальной музыки, сюжетов хороводных и игровых песен, типов песенного стихосложения и многоголосия, ритмических и ладовых форм, этнографических особенностей, в частности, свадебного и некоторых календарных обрядов, традиционного женского костюма.

Выбор исследуемой территории неслучаен. Особую сложность представляет история Калужского края. Веками здесь развивались миграционные процессы, формировались новые этнокультурные контакты и локальные группы. Каждый исторический период, начиная с IX века, вносил свои особенности в становление традиционной культуры (см. История)

Юго-западные районы Калужской области были названы одним из крупнейших советских этнографов, Н.И. Лебедевой, Калужским Полесьем. В статье «Этнологическое изучение Калужского Полесья как характерного этнологического района» Лебедева отметила, что «1) название Полесья будет приурочиваться не ко всякой территории, где пространство лесов преобладает над пространством полей, а к определенному району — по рекам Вытебети, Россете, Болве, Навле, Десне, району междуречья Днепра и Оки, которые будут все равно выделяться в обособленный район и называться Полесьем, если даже лес вырубят; 2) граница «Полесья»: восточная — р. Вытебеть до впадения ее в Жиздру, д. Дрёмово, Думиничи, р. Неручь, Жирятино-Десна; южная — Ружное, Чичково; река Навля входит в Полесье, которое спускается и несколько южнее, но не было обследовано»[2]. Эти выводы были сделаны ученым на основании изучения костюма, построек,  видов прядения и ткачества в 20-х годах XX века. Тогда Лебедева охарактеризовала полехов словом «серость», расшифровывая  его как  «некультурность, консервативность». «Некультурность, консервативность — вот общая черта глухих уголков по Россете, Жиздре, Болве, Десне, Навле. Кажется, что леса и болота, укрывавшие население от посторонних влияний, воспитали население, порождающее необычайной архаичностью быт»[3]. Для нашего исследования выводы Лебедевой представляются чрезвычайно важными, так как она рассматривала регион вне зависимости от административных границ.

При сравнении находящихся в фондах материалов внимание было сконцентрировано на изменениях в жизни народной традиции и общества в целом, что особенно ярко проявилось в последних музыкально-этнографических экспедициях Московской консерватории в Калужскую область (2002—2009 г.).

В современности особое значение приобретают экспедиции по «следам» собирателей прошлых лет. Такие задачи ставились перед этномузыкологами Московской государственной консерватории еще в 30-е годы XX века К.В. Квиткой. В 1949 год им и сотрудниками Кабинета народной музыки К.Г. Свитовой и Л.А. Бачинским была предпринята поездка по следам Ю. Мельгунова[4]. Тогда от уроженцев д. Тишинино  был записан довольно большой блок песен, включая хороводные,  лирические, солдатские, некоторое количество песен свадебных, а также свадебное причитание невесты. В самой деревне Тишинино Медынского района К.Г. Свитовой был проведен подробный опрос по репертуару, отраженному в сборниках Ю. Мельгунова. В том же году в Москве были проведены стационарные записи мужского сольного пения от уроженцев Медынского и Сухиничского районов.

Вы позвольте-ка, стационарная запись д. Тишинино Медынского района, 1949 г.

В Людиновском районе Калужской области в 1951 году работала сотрудница КНМ Н.М. Бачинская[5]. В 1984 — 1985 годах студенты теоретико-композиторского факультета МГК проходили музыкально-этнографическую практику в Ульяновском и Думиничском районах (рук. сотр. НЦНМ С.Н. Старостин), в 1989 году — в Куйбышевском и Кировском районах (рук. сотр. НЦНМ А.С. Кошелев). Сравнение записей начала XXI века с записями, произведенными в этих поездках, позволяет сделать выводы о жизни песенной традиции региона.

Одним из современных, эффективных методов изучения феномена фольклорно-этнографических традиций является картографирование. В настоящий момент, когда традиционная культура подвергается активному разрушению, картографирование музыкально-этнографических особенностей народной культуры преимущественно по воспоминаниям носителей традиции становится одной из первостепенных задач фольклористики. Объем подобной работы весьма велик. Выявление границ локальных традиций необходимо осуществлять через описание местной песенно-инструментальной традиции, рассматриваемой как факт народной культуры, включенной в систему жизнедеятельности этноса и принадлежащей определенному музыкально-этнографическому комплексу[6].

Исследование локальных традиций юго-западных районов Калужской области проводилось методом  фронтального обследования территорий. Особое внимание при этом уделялось соотношению музыкально-поэтических форм и контекста (этнографического и исторического) традиции, а также проблемам народной терминологии, исполнительства и др. Особенности функционирования напевов песен и их жанровая принадлежность определяются этнографическим контекстом традиции[7], позволяющим рассматривать материалы по функциональным и стилевым характеристикам. Крупная административная единица современности — область — понятие с исторической и музыкально-этнографической точек зрения недостаточно конкретное[8]. В свете сложной истории заселения территорий русским этносом их музыкально-этнографические особенности должны выявляться через локальные зоны этнокультурных комплексов, которые, в свою очередь, выделяются по общим формам обрядово-бытовой практики, жанровой системе и закономерностям регионального песенного стиля.

Главное внимание необходимо уделять корреляции полученных данных, так как именно изучение соотношений позволит выделить типовые и уникальные для региональной традиции явления.

Напомним, что традиция — это механизм аккумуляции, передачи и актуализации человеческого опыта, система связи настоящего с прошлым, передача стереотипов, которые вновь воспроизводятся[9]. Традиция — это коллективная память, активно воспроизводимая в современности. Если нарушается воспроизводство, традиция исчезает.

Одной из составляющих традиции являются стереотипы, которые фиксируют опыт коллектива, стабилизируют его в коллективной памяти. Именно коллектив следит за выполнением традиции, так как здесь действует система строгих норм в используемых стилевых средствах. Определенная среда формирует свои стереотипы в жанровых видах и формах на уровне морфологических и синтаксических особенностей как вербального, так и музыкального языка. В музыкальном фольклоре, благодаря исполнителю (носителю традиции и ее воссоздателю) необыкновенно сильна взаимосвязь импровизационного начала с  началом каноническим. Исполнитель может вносить изменения сознательно или бессознательно, но общий эталонный характер будет поддержан коллективностью воспроизведения явления.

В советской этномузыкологии вопросы видоизменений народных традиций под воздействием  различных факторов рассматривала З. Можейко[10]. Наиболее важным выводом, напрямую связанным с нашей темой, является положение о «возрастной циклизации» песен. Вслед за Е.В.Гиппиусом и З.В. Эвальд  Можейко утверждала, что с изменением возраста исполнителей меняется их отношение к самому факту «старинная песня». Меняются жанровые пристрастия, ближе и созвучнее настроению становятся традиционные протяжные формы фольклора.

Для 60-х — 70-х годов прошлого века эти выводы были оправданы самой жизнью. В настоящее время ситуация изменилась радикальным образом.

В архиве НЦНМ хранится небольшая тетрадь с текстами песен, присланными в 1966 году колхозницей Анной Дмитриевной Еремеевой из д. Шиловка Мокровского сельсовета Калужской области (Приложение 5). «Автору художественной самодеятельности песен и плясок. Прошу Вас по сколько знаю песен и каждою могу на свой тон спеть и передаю если Вам будуть годны переймите, а не нужны сожгите. Мне 64 года. Передать некому. В деревне молодежи нет. Мне жаль помру и никто не будить знать. Ежели нужны оне тогда приедете. Я каждую песню взведу на тон. К сему Еремеева Анна»[11].

Среди предложенных Анной Еремеевой текстов преобладали романсы и поздние городские баллады. Однако были в этой тетради и песни других жанров — баллада о вдове и ее девяти сыновьях с зачином «У городе у Киеве у ласкового князя Володимира», протяжная песня «Ходил Ванька  по базару», несколько свадебных песен без указания на ситуацию исполнения и др. Судя по всему, тетрадь никого не заинтересовала. Планомерное исследование состояния народной традиционной культуры Калужской области НЦНМ начал только в 2002 году. Наши исследования начались с юго-западных районов области. Демографическая ситуация в этих местах после чернобыльской аварии заставляет торопиться с записью любого материала. Фонды НЦНМ по этой территории были невелики — с 1937 по 1998 год сюда совершались единичные поездки или песни записывались стационарно, «по случаю».

На настоящий момент специалистами Московской государственной консерватории уже обследованы Людиновский, Куйбышевский, Кировский, Спас-Деменский, Жиздринский районы, куда экспедиции МГК выезжали неоднократно. Кроме того, были совершены отдельные поездки в Барятинский район, в 2008—2009 годах обследованы Сухиничский, Хвастовичский, Ульяновский  и Думиничский районы.

Особенность современных полевых исследований составляет то, что многие информаторы, с которыми приходится работать, родом из уже исчезнувших деревень (деревня Шиловка также уже не существует). Зачастую они предлагают бесценную информацию по обрядам и песенному репертуару.

Экспедиционная практика последних лет показывает, что носителями музыкально-поэтического фольклора в современности являются женщины 30-х годов рождения. Они представляют  уже советское общество, ретранслируя собирателю традиционную крестьянскую культуру. Даже самые знающие из них, чаще всего, уже не участвовали в хороводных действах[12], у большинства не справлялись свадьбы «по-старинному». Песни наши информаторы переняли по наследству от матерей, бабушек и дедов. Возвращаясь с покоса или уборки хлеба, они пели, даже если не шли пешком, а ехали на машине[13]; сидя на праздничном семейном застолье, они не делали разницы между традиционными «беседными» песнями, песнями из кинофильма «Кубанские казаки» или жестокими романсами. Всё это было бытом тех лет, крестьянским бытом советской эпохи. В некоторых селах, однако, старинным песням уделялось больше внимания, и молодые люди постепенно перенимали и продолжали традицию родных мест.

В первой половине пятидесятых годов массовый отток молодежи в город только начинался. На наш взгляд, именно этот процесс оказался  наиболее губительным для жизни русской традиционной культуры.  Свойственная молодежи абсолютизация нового и отрицание старого, отжившего, помноженная на отторжение от семьи и ослабление родственных связей, сужение круга общения приводили к исчезновению потребности в пении и обрядовой деятельности. Примечательно, что там, где в самом городе сохранялись родственные отношения — сохранялись и элементы традиционной культуры. В частности, в экспедиции 2006 года в селах Нестеры и Любунь Спас-Деменского района Калужской области нам посчастливилось общаться с великолепными певицами Верой Федоровной  Казаманской (1929 г. р.) и Клавдией Михайловной Морозовой (1927 г. р.).

д. Нестеры Спас-Деменского района, 2006 г. В.Ф. Казаманская (слева) и В.Н. Марютина

с. Любунь Спас-Деменского района, 2006 г. К.М. Морозова

Обе женщины проработали на московских заводах более сорока лет. Выйдя на пенсию, они вернулись на малую Родину. По сравнению с ровесницами, прожившими всю жизнь в родном селе, они помнили больше песен. Вера Федоровна рассказывала, что на все деревенские праздники в Москве они собирались у тети. За столом обязательно звучали песни. Предпочтение отдавали протяжным. Так Казаманская переняла весь традиционный нестеровский лирический песенный материал.

В самих селах в 60-е — 80-е годы упор делался не на естественную жизнь песни или хоровода, а на выступление коллектива при клубе или Доме Культуры на праздниках, Олимпиадах, конкурсах, преимущественно на выезде из своей деревни. Конечно, это не означало полного отрицания бытового пения, но уже показывало некоторое деление сельских жителей на «артистов» и «не артистов».

В экспедициях 80-х годов в разных регионах России нам приходилось сначала работать с клубным коллективом, так как организационно это было легче сделать. В те годы в таких ансамблях были задействованы настоящие мастера[14]. Лишь после тщательной работы с подобными коллективами мы переходили к знакомству с теми носителями традиции, которые по разным причинам (преклонный возраст, несовпадение характеров, домашние обстоятельства) не входили в официальный ансамбль. От них зачастую записывались песни, значительно обогащавшие наше представление о репертуаре села. Сценическая направленность официального ансамбля требовала от него владения определенным минимумом песен, которые подходили к различным мероприятиям. С этим же обстоятельством было связано и исполнение лишь небольшого фрагмента песенного текста, что зачастую приводило к утрате полноценного варианта.

Судьбы ансамблей, имевших официальный статус, а иногда и звание Народного коллектива, складывались по-разному. Довольно часто они замыкались и не принимали в свой круг представителей другого поколения. Жизнь песни в таких селах часто оказывалась равной человеческому веку. Так произошло с великолепным ансамблем из д. Мужитино Жиздринского района Калужской области. Сейчас, в начале XXI века здесь уже невозможно услышать ни одной из тех песен, которыми славилось село в 70—80 годы XX века.

д. Мужитино Жиздринского района 70-е годы ХХ в. Из фондов Калужского ОНМЦНТ

Ходила куна, свадебная. "Поют народные исполнители" д. Мужитино. М., Мелодия. №С 20 06181/82

Мужитино, Пеневичи, Якимово, Подбужье (этот список можно продолжить) не относятся к вымирающим селам. Здесь живет и молодежь, и люди среднего возраста. Но песенные традиции этих сел столь сложны, что без постоянного, настойчивого приобщения молодого поколения к репертуару, тонкостям звукоизвлечения, фактуре  и, что самое главное, духу песни, без бытового, несценического прочтения, ее не осознать, не почувствовать. Но песни все эти годы уже не передавались сами собой. Молодежь считала их устаревшими. Попытка «обучения» в школе  не давала положительных результатов, так как  учитель в этой области либо должен быть сам носителем традиции, причем мастером своего дела, либо должен обладать суммой определенных знаний и навыков

Это лишь один из аспектов нашего исследования. Его результаты характерны для многих российских регионов.

В задачи наших экспедиций входила фиксация всех жанров музыкально-поэтического фольклора, а также некоторых вербальных жанров — быличек, заговоров. Значительным оказался пласт рассказов-воспоминаний о том или ином значимом событии в существовании сельского социума — праздниках, обрядах, церквях, довоенной и послевоенной жизни.

По сравнению с экспедицией 1989 года  удалось, несмотря на угасание традиции, существенно увеличить объемы записанного материала[15]. Так в 1989 году в 5 населенных пунктах было записано 170 образцов музыкально-поэтического фольклора, в 2004 — в 18 селах — 773 образца. Лишь в некоторых случаях традиция оказалась полностью утраченной. Однако нам встретились и обратные явления. В д. Верхняя Песочня в 1989 году был записан дуэт женщин с очень маленьким репертуаром (НЦНМ, И. 3002, № 22—28). По результатам экспедиции 2004 года этнографический ансамбль (5 человек) из этой деревни был приглашен в Москву, где с большим успехом выступил в Малом зале Московской государственной консерватории и встретился с коллективом Академического хора русской песни имени М.Пятницкого.

То запил, загулял, лирическая д. Верхяя Песочня

Частушки "под язык" д. Верхняя Песочня

Кроме того, в экспедициях нам удалось провести многомикрофонные записи от небольших певческих коллективов, позволяющие подробно анализировать структуру местного многоголосия (села Кузьминичи, Закрутое, поселок Бетлица Куйбышевского, деревня Верхняя Песочня Кировского, деревня Савино и село Вербежичи Людиновского, село Подбужье Хвастовичского районов).

Многие жанры музыкально-поэтического фольклора нуждались в специальном поиске. Так, в 2002—2003 годах в Людиновском и Куйбышевском районах мы фиксировали как формульные напевы типа «Масленая! Мы на горку», так и значительное количество протяжных песен, приуроченных к этому времени года (см. Масленица). Интересный материал представили допесенные формы интонирования, такие как масленичный выкрик, записанный от исполнительницы, родившейся в с. Селилово Куйбышевского района «Ой, масленица прикатуха»,  текст петровской припевки из с. Закрутое «Пётра, ты Пётра», которой срамили нерадивых хозяек, позже всех выгонявших скотину на Петров день. По сравнению с записью 1989 года ее текст оказался сильно сокращен (см. Летний период)

Нам удалось расширить представление о святочном цикле. Были зафиксированы обычаи «Сало собирать» и «Цыганами ходить» под Старый Новый год, сделаны записи детских приговорок-поздравлений «Христолав» и Рождественских тропарей. (см. Святки)

По сравнению с 1989 годом было записано больше образцов «лалынканья» — пасхального поздравительного обхода дворов, а также рассказы-воспоминания об обычае. (Пасха) Особый  интерес вызывают записи пасхального тропаря «Христос Воскресе» в его народном распеве, который фиксировался по всей обследованной территории. Тропарь Пасхи «Христос воскресе» в юго-западных районах Калужской области является главным музыкальным знаком пасхального периода. Кроме термина «Кричать Христа» здесь встречаются термины «христоскать» (в южных районах) и «куролесить» (в районах западных, граничащих со Смоленской и Брянской областями). В д. Зимница Куйбышевского р-на исполнение тропаря Пасхи называлось «Христа куралесить». В экспедициях было зафиксировано около 140 музыкальных образцов его исполнения. Новые убедительные данные были получены о пении пасхального тропаря в постовой период.

Были записаны голошения (свадебные и поминальные), сделаны описания обрядов, связанных с куклой-кукушкой. Празднование кузьминок (обряд, получивший местное наименование «Савакур») было зафиксировано в селах Людиновского и Жиздринского районов. (см. Осень)

В отличие от 70-х — 80-х  годов было записано большое количество духовных стихов. Особенно выделялись варианты сюжетов о «Лазаре», «Алексее Божьем человеке», «Сне Богородицы», «Егории» эпического склада. (см. Духовные стихи)

Особый интерес вызывает материал, связанный с инструментальной традицией (см.  табл. Инструменты) Народные инструменты и инструментальная музыка в настоящий момент являются  в России традицией утраченной. Причин тому много. Достаточно сказать, что основными ее носителями были крестьяне-мужчины. По довоенным сведениям, села по реке Жиздра  были заселены пастухами, «играющими на рожках всевозможных размеров и видов»[16]. С исчезновением пастушества как специальности исчезли и духовые пастушьи инструменты. Небогата область и на гармонистов и балалаечников. Наиболее важными оказались сведения о бытовании женского духового инструмента, известного как флейта Пана. (См. духовые инструменты)

Музыкально-хореографические формы, отмеченные в данном регионе, в большей мере показывают родство калужской традиции с традициями соседних областей — Брянской и Смоленской. (см. раздел Музыкально-хореографические формы)

Наиболее стабильным по сравнению с записями второй половины XX века оказался корпус свадебных песен. (см. Свадьба) Их тексты подверглись незначительным изменениям, по большей части сокращались. При многообразии свадебных песен (в настоящий момент в Людиновском, Куйбышевском, Кировском, Спас-Деменском, Ульяновском, Думиничском, Хвастовичском и Жиздринском районах нами зафиксировано около 190 сюжетов песен, несущих обрядовую функцию, 18 протяжных форм, частично входящих в обряд) только 25 из них записаны в небольшом количестве вариантов (обычно в селах, относящихся к одной микролокальной традиции). Лишь 6 сюжетов получили широкое распространение. Это — «Обманщица» («Сподманщица», «Обман, обман красной девушке»), «По сеням было по сеничкам», сиротские «Ёлка, ты ёлка» и «Не река ли моя», «Не было ветру» и родственная ей песня «Расшатались ветры буйные» В основе поэтических текстов именно этих песен лежит  тонический стих с типичными для него ритмоформулами, характерными для  центральных и, особенно, северных регионов России.

При сравнении песен обращает на себя внимание хорошая сохранность музыкально-поэтической строфики. В сознании народных исполнителей этот элемент стиля оказался необыкновенно устойчивым. Стабильными были темпы песен и ритмическое соотношение слова и напева. Ладовые структуры также подверглись минимальным изменениям.

Наибольшие изменения коснулись эмоционального состояния  народных исполнителей в процессе пения. В 80-е годы начинать песню женщины могли в полголоса, но уже вторая строфа пелась ими в полную силу. «Виноватой» была не только публичность исполнения, хотя и ее нельзя отрицать. И хотя записи проходили в помещении (мы знаем, что улица и дом по-разному воспринимаются народными исполнителями. Достаточно вспомнить знаменитый вопрос, заданный  Е.Линёвой исполнителями: «Вам [петь] как в поле или как за прялками?»)[17], в 70-х — 80-х годах пение было на голову выше современного. Утрата обрядовой функции привела к изменениям в используемых стилевых средствах. Например,  при сравнении слышно насколько проще стало многоголосие, в целом и поныне соответствующее традиции.

Представленное исследование включает в себя статьи, посвященные отдельным песенным жанрам. Внутри каждой статьи выделяются рубрики, например, статья, посвященная календарным обрядам, включает в себя разделы «Святки», «Великий пост»,  «Пасхальный период», «Кукушка. Троица» и т.д. Статьи снабжены справочным материалом в виде таблиц и карт распространения того или иного явления или стилевой черты. К каждой статье прилагаются видео, аудио, фото и нотные материалы.

Обращение к локальным традициям неизбежно приводит исследователя к необходимости фиксации речевых особенностей фольклорных диалектов. Многие позиции данной работы описаны словами самих носителей народных традиций. В текстах статей мы используем обширные фрагменты народной речи.

В приведенных нотациях максимально учитываются диалектных особенностей произношения. Такой подход к поэтическим текстам, начало которому было положено  еще в первой половине XIX века, музыкантами долгое время  не применялся[18]. В последние годы он встречается во множестве публикаций. В большинстве случаев средствами русского алфавита передаются не только специфические диалектные черты («яканье», «еканье», смягчение окончаний личных глагольных форм и др.), но и совпадающее с литературным языком «аканье», а также полная или частичная редукция безударных гласных, так как подобные фонетические закономерности могут быть «вполне очевидными» для носителей языка, но не обязательно очевидны и понятны для внешнего наблюдателя.

Поставленные 3 года назад цели достигнуты. На основании исследования мы  констатируем богатство и уникальность народной музыкальной культуры Калужского края, как переходной, вобравшей в себя стилевые черты западно, средне, южно-русского фольклора, занимающей особое место в ряду русских региональных традиций.

Применяемые сокращения.

Брт. — Барятинский район

Дмн. — Думиничский район

Жздр. — Жиздринский район

Крв. — Кировский район

Кбш. — Куйбышевский район

Лдн. — Людиновский район

Сп.-Дм. — Спас-Деменский район

Схн. — Сухиничский район

Улн. — Ульяновский район

Хвст. — Хвастовичский район

 

---

[1] Для решения последней задачи необходимо объединение ученых разных специальностей. Результатом подобной интеграции стали работы, посвященные  народной культуре Псковской, Смоленской, Рязанской областей (см. библиографию)
[2] Лебедева Н.И. Этнологическое изучение Калужского Полесья как характерного этнологического района // Рязанский этнографический вестник. Научные труды. Том I. — Рязань, 1996. С. 28. Южная граница Калужского Полесья ныне проходит по территории Брянской области (д. Ружное, д. Чичково). По сведениям А.Ракитина полесские границы расширяют следующие этнографы: В.В. Пассек причисляет к Полесью также Брянский и Трубчевский уезды (Очерки России, издаваемые Вадимом Пассеком. Кн. IV, М., 1840. С. 26), С. Максимов — Севский (Древняя и Новая Россия, иллюстрированный ежемесячный исторический сборник. СПб, 1876. №8, С. 306), А.С. Тарачков прибавляет еще и Карачевский. С.П. Карпов приплюсовывает юго-восточный участок современной Смоленщины: левый берег Десны и по правому на двадцать пять верст в Рославльском уезде после впадения реки Вотьмы, района, называемый «Кривым Лесом». Собственно к Калужской губернии М.Ф. Попроцкий относил Жиздринский, Козельский, Мосальский и Лихвинский уезды (Калужская губерния. Материалы для географии и статистике России, собранные офицерами генерального штаба. СПб, 1864. Ч. 1. С. 8)
[3] Лебедева Н.И. Там же. С. 28
[4] Мельгунов Ю.Н. Русские песни непосредственно с голосов народа записанные (с объяснениями) Ю.Н. Мельгуновым. Вып 1. М., 1879, вып. 2, СПб., 1885
[5] См.: Бачинская Н.М.  Отчет о поездке  в Калужскую область //Из архива Кабинета народной музыки Московской консерватории. Редактор-составитель Н.Н. Гилярова. Научные труды МГК им. П.И. Чайковского. Сб. 61. М., 2007. С. 152—181. Подготовка к публикации и комментарий М.С. Альтшулер.
[6] Обращаем внимание читателей на то, что авторы этнодиалектных словарей, выходивших в России в конце XIX — начале XX веков, понимали категорию «диалект» в том числе и как этнографическую и культурологическую общность. См., например, Добровольский В.Н. Смоленский областной словарь. Смоленск, 1914
[7] Подробнее см.: Путилов Б.Н. Фольклор и народная культура. СПб., 1994
[8] Например, Липецкая область, как субъект была образована только в 1954 году, границы Рязанской губернии также не соответствуют современному административному делению.
[9] Подробнее см. Богатырёв П. Традиция и импровизация в народном творчестве // Вопросы теории народного искусства. М., 1971. С.393—400; Гилярова Н.Н. Музыкально-этнографическая традиция. Стабильное и мобильное // Фольклор: современность и традиция. Материалы третьей международной конференции памяти А.В. Рудневой. М., 2004. С. 24—39; Плахов В. Традиция и общество. Опыт философо-социологического исследования. М., 1982
[10] Можейко З. Песенная культура белорусского Полесья. Село Тонеж. Минск, 1971
[11] Архив НЦНМ. И. 522. Мы сохраняем орфографию и пунктуацию автора письма.
[12] Н.М.Бачинская, специально ездившая в Калужскую область «за хороводами», в 1951 году  пишет в отчете: «Итак, того, зачем я специально приехала в Людиновский район, в полном виде мне наблюдать не удалось». Бачинская Н.М.  Отчет о поездке в Калужскую область // Из архива Кабинета народной музыки Московской консерватории. М., 2007. С.162
[13] «Раньше голоса молодые были. Хоть уморились, идём с граблями, а женщины, которые постарше, свои песни поют. Они на лошадь садятся, а мы пешком, следом за ними бегом». НЦНМ, рук. Архив, тетр. 2003. С. 125. «Человек 15—20 с покоса идём. Мы, подростки, и если не ладишь, чтоб не бунтовали». Там же. С. 49
[14] Достаточно вспомнить выступления на московских площадках музыкально-этнографических ансамблей из сел Афанасьевка, Репинка, Фощеватого Белгородской, Плёхово Курской, Секирино Рязанской областей и многих других.
[15] Метод сплошного обследования территорий, применяемый в экспедициях под руководством автора статьи с 1970-го года, позволяет  существенно расширить поле исследования и глубину поиска материалов.
[16] Кулаковский Л.В. Отчет о музыкально-этнографической поездке в Рязанскую область // Из архива кабинета народной музыки Московской консерватории. М.,  2007. С. 72
[17] Линёва Е.Э.Великорусские песни в народной гармонизации. Вып 1. СПб., 1904. Вып 2. СПб., 1909
[18] Подробнее см. вступительную статью З.И. Власовой к «Собранию народных песен П.И. Киреевского. Записи П.И. Якушкина». Л., 1983. С. 5—36. Лишь вышедший в 1937 году сборник Е.В. Гиппиуса и З.В. Эвальд «Песни Пинежья» последовательно выявлял диалектные особенности. В последние годы музыканты-собиратели стали вновь осуществлять эти идеи см.:( Гиппиус Е.В., Эвальд З.В. Песни Пинежья. Материалы фонограммархива, собранные и разработанные Е.В. Гиппиус и З.В. Эвальд. Общая редакция Е.В. Гиппиус. М., 1937, Мехнецов А.М. Песни Псковской земли. Л., 1989)