ЛЕТО

В летний календарный период в обрядовых действиях акцент смещается с праздничных ритуалов на ритуалы, оформляющие сельскохозяйственные работы. Некоторые летние обряды естественным образом имеют более глубокие корни, чем обряды, совершаемые в праздники. От них по мнению местных жителей зависел успех полевых работ, а, значит, и жизнь в течение всего года. К этому типу обрядов относится вызывание дождя и жнивные обряды, описанные нами ниже.

Кроме того, песни сопровождали крестьян по дороге в поле и обратно, а также во время выполнения некоторых работ. Особо выделяется среди них покос, многие информанты вспоминают про определенные покосные песни. По форме это всегда протяжные песни, часто они начинаются  с описания летнего пейзажа или как-то связаны с ним: «Вы леса мои, лесочки», «Что зелена, зелена да ю поле трава», «Гуляла девочка по полю». (см. раздел Протяжные песни)

Иван Купала. Хотя на территории Калужской области праздник Иванова дня никак не отмечается, крестьяне верят, что этот день является временем большой активности нечистой силы: «Ходили смотреть, как цветет папоротник, искали. И калдуний караулили. Ходишь на расстынях. В одном дваре видали мы кошку. Эта калдунья — бабка, не кошка, а бабка» (д. Гуличи Кбш.); «Бегали, караулили колдунов. И вот если бегить чёрная кошка, мы иё тада били, убивали, пока дагоним» (д. Буда Сп.-Дм.); «С шыстова пыд сидьмоя... Калдуноу кыраулили. Во шо делыли. Вот была йду тах-та и если идить па дыроге какая-нибудь кошка ползить, то иё убивать нада. А на завтра уже знащить эта ни кошка была, а калдуньяй шла на быть падмешиныя...» (д. Гайдуки Сп.-Дм.)

Некоторые немногочисленные высказывания носителей традиции, относящиеся к дню Иван Купалы зафиксированы в основном, на территории Спас-Деменского района, который  примыкает к смоленской традиции, где купальская обрядность достаточно хорошо сохранилась. 

Петров день. После Троицкого цикла большим праздником мог быть и Петров день. В.К. Соколова в книге «Весенне-летние календарные обряды русских, украинцев и белоруссов» пишет, что «особо выделяется проведение Петрова дня в южных русских губерниях, где на него была перенесена часть купальских поверий и обрядов»[1]. Видимо, так произошло и в рассматриваемых нами районах Калужской области. Петров день праздновался здесь повсеместно, его отмечали большими гуляньями.

На Петров день (В Куйбышевском районе - «Пятрó») часто устраивались большие ярмарки, которые становились центрами общественной жизни. На них устанавливались качели, устраивались танцы и спонтанные соревнования гармонистов. Красивое описание такой ярмарки зафиксировано в с. Высокое Кировского района: «Там чиво толька, чиво толька на белом свете нету, там была!... Курусель была... А сколько там была řармошак! Ужасти. Тыда вот щас у клуб нада нанимать… И там круř танцы на этай ярмарки, и курусель, и чиво там только не было... Эти řарманисты лишь бы толька — "ах, дай я, дай я сыřраю, дай я!". Ну, тут щищётку, тут и Симёнавна, тут и цыанки, тут и всё на свете. Танцы были, круřом качель».

Упомянутые качели (рели) были одним из элементов  календарной обрядности. Во многих местах их начинали ставить уже с Пасхи. В д. Черный Поток Людиновского района лён на веревку для них сдавала каждая семья. Качались часто по парам, девушек раскачивали парни, иногда за это им надо было чем-нибудь заплатить — к примеру, каждая давала по яичку. «кащели паставють ребята — уон какыя! Еще как от с Паски паставють! Вот два столба, и от уверху, как и щас там — турники, тока ‘на высока! (д. Тешевичи Крв.)

Во многих деревнях во время качания на качелях пели песни. Качельными («рельными») становились чаще всего протяжные, но иногда и хороводные песни. Так, в д. Лужницы Куйбышевского района говорили, что «под релями играли» песни «Что горела дубровушка», «Головушка ды моя болела» (приуроченная именно к Петрову дню) и «А я малёшунька девка росла». В д. Черный Поток на качелях пели лирическую песню «Ох, вы поля мои, поля чистые». В д. Войлово Людиновского р-на рели ставили в сарае, и там девки катались и под размеренные движения качелей пели песню «Ой, взойди, взойди-ка ты, солнушко», во многих других селах относящуюся к хороводным.

В д. Гуличи Куйбышевского р-на качели ставили «у центри дереўни, садились парами, а на той стороне — наблюдатели, зрители. Пели песню "Пятроў день па утру рано сильный дождик моросил"». В с. Бутчино того же района говорили, что в Гуличах качели — «Круговые, а у нас — маховые [возможно, от слова «мах», «махать» - М.А.]. Стояли два столба здоровых, сиденья — со спинками, как диван, специально делали для праздника из дерева, сами мужчины делали. Качали за деньги, за яйца — на Пасху. Пару яиц, тройку. Десять раз обернутся — кон».

В некоторых деревнях качание на качелях было настолько волнующим, что участники обходились и без музыкального сопровождения: (песни не пели на качелях?) «Ды куды ш там, там, как размахнуть ребята, той и řлядишь, што улетишь у космас» (д. Тешевичи Крв.);  «там страшна. Кой-кто, наверное, што-то мычал, но аж закатываицца сердце — дуже высоко. У этут-то карету если мы сажалися — у нас стуло было. Такая тубаретка. А тут еще кто качал, разгоняются, прям душа завертывается. Наш даже, кто боиться дуже — был ишо ремешок ищо перевязывали, боялись тоже. Высако дуже было» (д. Белый Колодец Жздр.).

На Петров день утром во многих деревнях «караулили солнце», то есть. просыпались рано и наблюдали его восход с крыши сарая или риги. Считалось, что именно в этот день оно «играет». В других же деревнях считали, что это явление можно наблюдать на Пасху. В этнографической литературе, посвященной летним обычаям, встречаются описания столетней давности, из которых следовало, что молодежь, а в первой половине XIX века, и пожилые крестьяне ходили «караулить солнце» обычно с вечера, где всю ночь гуляли, жгли костры и ждали солнечного восхода. Молодежь шла на эти гулянья, сопровождая свое шествие ритуальным шумом — битьем в заслонки, косы, бубенцы. Наши записи свидетельствуют о том, что обряд со временем крайне редуцировался.

Итак, очевидно, что в Петровом дне прослеживаются следы солярного культа. Возможно, как считают некоторые исследователи, Петров день, как и Купала, восходит к одному источнику - «великому празднику апогея лета и подготовки к сбору урожая»[2]. О  православной основе этого праздника наши информанты не задумывались.

Петров день часто становился днем хулиганств и ритуальных бесчинств молодежи, подобных тем, которые происходили в Святки. «А Пятров день у нас што делали, толька řарадили кола двора: защепливыли, наřародють, што-нибудь набидакурють» (с. Кузьминичи Кбш.); «Дверки заřараживали. На них панавешивали штанов, тряпак. Луку». (д. Черное Крв.) «Заřараживали. Бы[ва]ла фуру вывязуть посерёд дароги, бабу сделаем, на гору пасодим... Усю ночь! Напролёт была ета... заřараживания. (А бабу зачем?) - А просто так для интересу, для смеху делали»; «двери связывали» (с. Кузьминичи Кбш.).

Это не единственный раз, когда нам встретился обычай ставить на Петров день куклу. В д. Лосиное Кировского р-на тоже делали чучело, назывался он «Шшыкатливый мужик». В д. Наумово Спас-Деменского р-на делали куклу - «матроса». И все-таки эти упоминания недостаточно многочисленны, чтобы составить статистику.

Кúла. В Куйбышевском районе в пяти населенных пунктах был зафиксирован обычай петь специальную песню женщине, которая «проспит корову», то есть не выйдет ее выгонять вовремя. Песня эта имела зачин: «Ой, Пётра ты, Пётра, Петровская кила». «Кúла» по  словарю В.И. Даля — опухоль, нарост, болезнь, но есть также и значение слова кила, как человек, отсталый в работе, в косьбе, жнитве и пр. плохой работник: «Хто взрослыи идуть, каров пагонют. А я, примерна, праспала. Ганю паследния. Ой, заиграють мне: "Пётру» эту"» (с. Кузьминичи Кбш.) В записи 1989 года эта песня называлалась «срамными прибаутками»:

Ой, Пётра, ты Пётра,
Петровская кила,
Петровская кила,
По зарем хадила,
По зарем хадила,
Усех разбудила,
Пра Лёню забыла,
А Лёнина матка
Коль речки хадила,
Лягушек лавила,
В махотки тамила,
Ана Лёню кармила.
- Ой, ешь, наедайся,
Да на смех сабирайся,
Да килой ни ăставайся.

«Петровская кила»[3]
(на Петров день)

В д. Кузьминичи Куйбышевского р-на исполнительницы начали петь похожий вариант, но потом ввели в музыкально-поэтический текст припевные слова:

Ой, Пётра ты, Пётра
Петровскыя кила,
Ой, лёлюшки-лёли,
Пятровскыя кила.

Никаму не мила / Па зорям хадила  / Лягушек лавила / В махотки[4] тамила / Валю кармила / А Валина матка / Кривая лапатка

Наиболее длинный текст в Кузьминичах таков:

Петра ты, Петра, Петровская кила,
По зорям ходила,
(вот у кого есть девчонка, бывала, ей поют),
Ай, Манина матка,
Кривая лопатка,
За ступою спала,
Перину обоссала... (смеется),
Устань, устань, мати,
Устань, прыбудися,
Не тебе ль девки кличут,
Не тебе ль величают,
Килу причепляют...

В деревне Закрутое Куйбышевского района песня, видимо, начиналась по-другому:

[Кила, кила, бочка]

Московская дочка,
По двэру хадила,
Милава вадила

В этнографической литературе об этом обычае сказано немного. Некоторые исследователи считают, что он имеет глубокие корни. Так, С.И.Дмитриева в книге «Фольклор и народное искусство русских Европейского Севера» пишет о том, что общество следило за тем, чтобы в празднике поголовно участвовало всё население. «Тому, кто не участвовал в утренних обрядах накануне Петрова дня, вешали на крыльцо лошадиную голову, которую называли «килой»; при этом стучали в окно и пели:

Петровская Кила
По зорям ходила,
Усех побудила,
Афросинью забыла.
А девушки ходют,
Песни поют,
Фросинью величают,
Килу Фросинье прицепляют»[5]

Возможно, что в условиях изменения традиции «килу» стали назначать тому, кто не пришел на другое действо, совершаемое утром в Петров день — уже не общий праздник, на выгон скота.

Жатва

Жатвенный обрядовый комплекс на территории исследуемых районов Калужской области сохранился рудиментарно.

Зажинки. Ритуальные действия, отмечающие начало жатвы, довольно сильно отличались в деталях, хотя были направлены на достижение одной и той же цели. Во многих населенных пунктах помнили, что зажинаться ходили старые женщины, от их опыта и умения мог зависеть итог полевых работ. Кроме того, видимо, старшее поколение еще хранило в памяти песни, приуроченные к жатве. «ну зажинацца играли бабки старые, песни, я тых-та песен не знаю даже, как аны зажинацца... «ну падёмтя зажнёмся, первай сноп паставим, зажалися, тахда на жатьё дэвал председатель бабкам етым, падкидывал» (д. Гайдуки Сп.-Дмн.). К сожалению, в наших экспедициях ни одной песни, связанной с жатвой, записано не было[6].

В д. Лазинки Спас-Деменского района существовал обычай встать на первый сноп. Видимо, это было одно из магических действий, помогающее легко работать.

В пос. Засецком Кировского района зажинки оформляли как большой праздник: «когда рожь зажинают, ходили со снопом. Штобы на будущий гот хорошо урадилась. Идёть старушка, сажнёть, пучок такой свяжеть и с аттуда идёть пляшеть. А уже вечирам сабираюцца. На завтра жать итить. Сабирают кругом етава снапа и запевает ета старушка песню. А я вам ни магу сказать какую. Частушки подпиваит, какие знаит. А вечирам песня. Придсидатель нисёт водку. Угащение, пляски, танцы».

В х. Новоалександровском Спас-Деменского района на зажинках делали первый сноп в виде куклы, которую срезали на отжинках.

В деревне Крутое Людиновского района на зажинки «жгли русалку» — «А пайдёмтя русалку жечь!» Апять складчина, апять веселля. Эта летам, када зажинаем… Стоит, стоит, бувала, или где-нибудь в кладóвой, а патом эту русалку патащим жечь её. Бывала, мужик адин у нас все ее насил. (Носил на палке?) — Ну ана и есть на палке. Бывало, привяжем ее, урядим, урядим. Бувала, саломой абéрнешь, абéрнешь, платочик завяжишь, адёжу нá плечи накинешь, навродя эта как будто… А патом иё сажřём. Тада уже идём жать, работать, панимаешь, усё. Зажинки. (А когда ее несли, песни пели?) — Ну а как же ж! Молча ж нет! (А под какие?) — А протяжные. (Кричали ей что-нибудь?) — Аřа. "Пращай, русалка, прихади к нам ишшо, мы тебе встреним, но сейчас праводим"».

Во время жатвы широко используются приговоры. Даже там, где не помнили их точного текста, упоминалось, что «старушки всегда-то что-то приговаривали». Самый распространенный приговор, который лучше всего сохранился в памяти исполнителей на всей исследуемой территории, произносился во время катания по жниву: «Нивка-нивка, отдай мою силку».

Другой приговор «Спарина-мать, иди нам помогать» использовался в начале работы, чтобы добиться в ней «спорости», успеха.

Интересный приговор на жатву зафиксирован в городе Кирове Калужской области (исполнительница родом из д. Крутое Людиновского района). Он мог быть приурочен к любому виду работ. Эротический характер его двусмысленного текста свойственен многим сельскохозяйственным обрядам и призван усилить земное плодородие: «Хралец, суня мне канец. Я ж тут, а канец-та всё далече. Шобы паскарее сжать. Я ж вот жну, например, пасереди этай сваей палоски, а канец ишо далече. [немного нараспев - М.А.]: "Хралец, ты ж сунь канец, шоб я паскарей…!"».

Дожинки. Окончание жатвы связано со схожим комплексом действий. Главный ритуальный предмет здесь — последний сноп, который был предназначен «Илье, Илюше» - Илье пророку. На поле оставляли несжатые колосья, а в них или рядом с ними — ритуальную еду: «Оставляли не завязанную палоску "Ильи баротка". Аставляли хлеб-соль, молюцца, на каленки падають три раза» (д. Бакеевка Крв.); «клочок оставляем Ильюше, Илля-та бывает! Второго августа. Вот эта уже мы заканчиваем жать, малатить начинаем. Илюха ж наш хлеб сбереř» (г. Киров)

Повсеместно в указанных районах существует представление о заломах во ржи, которые делают колдуньи (иногда русалки) с целью навредить людям. «Вот, заломы. Будешь жать, а там рожь будет свитая. Бывала, баимся. Абажнём ее круřом, эта кто-та каво-та… А кто сажнёт, или рука у еřо заломится или рука разовьётся… Может и есть такой народ. Асобенно, кто жнет споро [завидуют - М.А.]» (г. Киров). Как видно из приведенного высказывания (а также других), заломы нельзя было трогать, иначе навлечешь на себя какую-нибудь болезнь. «Русалка... она спаринý вынимала. Вот по ржи... колосики сломанные и чёрные. Прямо стёжечка, ана пабегла! Жнем, а эта атставляем» (д. Орля Жздр.).

Плювиальные обряды

Обряд вызывания дождя в Калужской области имел множество локальных вариантов. Очень часто для того, чтобы пошел дождь, нужно было обливаться водой (из колодца или речки), а также обливать других жителей деревни. В д. Орля Жиздринского района подобный обряд назывался «мокриду делать».

Верили также и в силу молитв, прочитанных возле речке старыми женщинами (д. Уколица Ульяновского района, а также во многих других местах).

Один раз были записаны сведения о том, что, вызывая дождь, надо написать на листке бумаги имена/фамилии всех умерших родственников и повесить на окно так, чтоб их было видно с улицы (д.Троицкое Кбш.). Видимо, при этом, крестьяне просили защиты и покровительства у предков, чей культ просматривается во многих обрядах сельскохозяйственного цикла.

В д. Селилово Куйбышевского района женщины [вдовы] перепахивали речку плугом, чтобы пошёл дождь; - плуг несли через речку; перетягивали его. Подобный обряд был широко распространено в южных районах Смоленщины, с которой граничат Кузьминичи и относящиеся к этому сельсовету деревни.

В Хвастовичском районе для того, чтобы вызвать дождь или прекратить его, повсеместно совершали символические похороны. Для этого делали куклу с похожими названиями (Суханида, Сухатина, Мокротина, Мокрушка и т.д.), несли ее и хоронили в специальном месте. Размер куколки часто не был точно определен, «делай, какую хочешь».

В д. Воткино «Делали куколку, читали «вотчую», шли и пели: "Суханидушка, схаранися, Макранидушка, паявися" три раза. Еще немножка прайдеть, еще также, еще немножка прайдеть, еще также. Схаранили ее в мокрам месте. А если многа дожди, то гаварят набарот и харонят на горке». В д. Белый Колодец такую куклу хоронили вплоть до последнего времени и сопровождали ее похороны молитвами: «Хадили куклу харанили мы там наберем — агурчика там, яичка сварим — и плачут па эта… Пресвятая Мать Богородица, У нас все засушило, Дай нас Господи дождечку. Дожденки и шли. Уот эта мы харанили — мой возраст. Куклу эта купленную, в ящечку у пасылочнам. И лапатку вазьмет, и зарыем. И плачем усе так. "Господи, дай же ты нам, Господи, дождику да вы пра нас забыли, мы грешнаи, заступись за нас, за грешных…". А сами ревим так-то, сами причитываим. "Дай же нам, Бог, у нас тут усё пазасохло!"»

Безусловно, в подобных обрядах звучат отголоски древнего обряда человеческих жертвоприношений, позволявшего умилостивить природу. Особенно в этом убеждает вариант обряда, записанный в с. Красное, где «хоронили» не куклу, а живую женщину: «палажили на шаль, пранесли, паплакали па ней, палажили в лащинку, назавтра дождь перестал! И назавтра дождик перестал! Пашутили на народе, а дождь перестал (Не закапывали?) - нада была закапывать, но мы не закапывали, жива асталась». В этой же деревне зафиксирован и фрагмент похоронного плача, сопровождавшего похоронную процессию. Плач этот по своим музыкальным характеристикам полностью совпадает с плачами местной похоронной традиции, в которой мелодия речитативного склада двигается в терцовом амбитусе. Несерьезность ситуации исполнения привела к небрежному его исполнению, «напеванию».

Милая Мокринушка с. Красное Хвастовичского района, 2008 г.

[1]Соколова В.К. Весенне-летние календрные обряды русских, украинцев и белорусов. М., 1979. С. 252
[2]Соколова В.К. Там же. С. 255
[3]Записано летом 1989 года экспедицией А.С. Кошелева в д. Козловка Кировского района. Исп.: Лисиенкова А.Ф., 1922. Комм.: "эта прибаутки". НЦНМ 3008-07. Расш.: М.С. Альтшулер (№ 19..., 2009 г.).
[4]Глиняный горшочек с ручками.
[5]Дмитриева С.И. Фольклор и народное искусство русских Европейского Севера. М, 1988. С. 44
[6]Одну строчку из песни «Пора, мати, жито жати, колосок схилился» в записях Калужского ОНМЦНТ пыталась напеть исполнительница из д. Курганье Людиновского района, но в записи нет указания откуда она была родом.